«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл - Эдит Несбит

его матери это нравилось, хотя она нас и заставила перенести памятник от церковной ограды в угол нашего сада, под бобовник, откуда он уже не был виден из церкви, хотя с дороги просматривался по-прежнему достаточно чётко.

Миссис Симпкинс, однако, то ли не замечала этого, то ли не догадывалась и приходила полюбоваться свежими венками в наш сад. Когда белые цветы кончились, мы стали плести пёстрые венки, и бедная мать погибшего солдата была довольна не меньше, чем прежде.

Так продолжалось примерно недели две. И вот однажды, когда девочки как раз украшали памятник свежими цветами, на дороге появился солдат в красном мундире. Шёл он, одной рукой опираясь на палку, а в другой, которая у него висела на перевязи, нёс узелок из синего хлопкового носового платка. Поравнявшись с нами, он остановился и сперва просто смотрел, а затем, шагнув ближе, облокотился о стену и прочитал чёрную надпись на белом памятнике.

Лицо его вдруг расплылось в широкой улыбке, и он воскликнул:

– Ну и дела! Во прославили!

Он снова вслух, полушёпотом, прочитал надпись на памятнике и после завершающих слов про всех других храбрых солдат объявил:

– Ну да. Вот я точно такой.

Он это так сказал, будто в честь него мы и поставили памятник.

Освальда возмутило нахальство солдата, и он парировал:

– Смею подозревать, вы не столь хороши, как воображаете, и написанное здесь отношения к вам не имеет, томми.

Конечно же, Освальд знал из Киплинга, что именно таково собирательное название пехотинцев.

– Сам ты томми, оголец, – улыбнулся солдат. – А я-то именно он самый и есть, – указал служивый на памятник.

Мы вросли в землю там, где стояли.

Первой из нас обрела дар речи Элис.

– Тогда, значит, вы – Билл? И вы не погибли? – пролепетала она. – О, я так рада! Позвольте мне рассказать вашей маме!

Она бросилась со всех ног к белёному коттеджу. Мы – за ней. Билл из-за хромоты не мог за нами угнаться, но и он поспешал что было мочи.

Мы все принялись барабанить в дверь и кричать:

– Выходите! Выходите!

Когда вдова отворила нам, мы все пооткрывали рты, собираясь заговорить, но она, отпихнув нас, вихрем кинулась по садовой дорожке. Никогда раньше не видел, чтобы взрослая женщина неслась во всю прыть, но ведь навстречу ей шёл её мальчик, её Билл.

Она столкнулась с ним у ворот. Прямо влетела в него. Вцепилась. И зарыдала гораздо сильнее и громче, чем когда узнала о его гибели.

Мы все принялись пожимать руку солдату и говорить, как мы рады.

Солдатская мать по-прежнему стискивала его в объятиях. Я взглянул ей в лицо. Щёки её сияли румянцем, словно крашенный чем-то розовым воск, а глаза сияли как свечки. Мы ей тоже сказали, что очень рады.

– Благодарите Господа за милость Его, – ответила нам она и увела своего мальчика Билла в дом.

Дверь за ними закрылась.

Тогда мы пошли к себе, разрубили памятник топором, устроили из него огромный костёр и кричали «ура», пока не осипли.

С похоронкой поторопились. Билл всего-навсего пропал без вести. От подарков, приготовленных для солдат, у нас осталась трубка и целый фунт табака, и мы их преподнесли Биллу, а отец собирается нанять его помощником садовника. Только надо сперва дождаться, пока окончательно заживут его раны, хотя и после этого он всё равно теперь будет всегда прихрамывать. Так что с войной для него покончено.

Глава 4

Таинственная башня

Когда Доре так сильно не повезло с ногой, мы все по очереди оставались с ней, а она, в свою очередь, не унывала и вела себя очень мило. Больше всего времени с ней проводила Дейзи. Мышь мне теперь нравилась вполне, жаль только, играть пока не научилась. У Доры тоже с этим не очень, и общение с Дейзи лишь ухудшило, на мой взгляд, положение дел.

Я поделился своим беспокойством с дядей Альберта. Было это, когда все ушли в церковь, а я не пошёл, потому что у меня болело ухо. По его мнению, многое с Дейзи объяснялось неправильным выбором книг. Она предпочитала что-то вроде «Наставляя детей»[49], «Анна Росс: сирота из Ватерлоо», «Готовая работа для жаждущих рук, или История Эдит Эллисон», «Элси, или Маленькая свеча» и совсем уж тошнотно-приторной книжонки в синей обложке про какое-то там исправление чего-то из маленьких грехов.

Выслушав дядю Альберта, Освальд всерьёз озаботился кругом чтения Дейзи, и какова же была его радость, когда она однажды встала утром пораньше, до того ей хотелось дочитать перед завтраком «Графа Монте-Кристо». Вот это и впрямь была реальная помощь заблудшему ближнему, который срочно в ней нуждался. Ведь Дейзи стараниями Освальда перешла от ерунды про послушных паинек к правильным книгам.

Через несколько дней с начала Дориного постельного режима Элис созвала совет Общества добротворцев. Освальд и Дикки приняли в нём участие без особой охоты, хмурые и недовольные. Элис раскрыла «Книгу золотых деяний», а вернее, старую малоисписанную тетрадь, которую она перевернула и начала использовать с другого конца. Я лично такого не выношу. У перевёрнутой тетради линейки заезжают на самый верх страниц.

Диванчик с Дорой вынесли на лужайку, мы расселись подле неё на траве. Было очень жарко. Мы освежались прохладительными напитками.

– «Общество добротворцев, – начала зачитывать Элис. – Сделали мы немного. Дикки починил окно, а потом нам пришлось доставать бидон из рва, куда он свалился через окно, починенное Дикки. Дора, Освальд, Дикки и я угодили в ров, и ничего хорошего в этом не было, потому что Дора поранила ногу. Надеюсь, следующее доброе дело будет получше».

После этой записи в книге шло стихотворение Ноэля:

       Мы хотим себя так воспитать,

Чтобы очень хорошими стать.

Ну а если не сможем такого,

Значит в нас слишком много плохого.

Звучало это гораздо понятнее и стройнее, чем многие другие сочинения Ноэля, о чём ему Освальд тут же и объявил, а Ноэль ответил:

– Мне Денни помог. Похоже, он знает, какой должна быть длина строк в стихах. Наверное, потому, что хорошо учился в школе.

Освальд предложил, чтобы записи в книге мог делать каждый из нас, если обнаружит золотое деяние, совершённое кем-нибудь другим. Но это должно быть такое деяние, о котором ещё никто не знает и которое автор записи обнаружит сам. И конечно, оно не может быть его собственным. О собственных добрых поступках записывать запрещается.

Мы немного это пообсуждали, и предложение было принято, после чего Освальд